Темное дело (сборник)

Почему-то я не сопротивлялся. Почему-то покорно тянул эту лямку, шаг за шагом преодолевая сопротивление воды и таща за собой эту проклятую лодку.
— Шевелись, Лапшин, — орал мой мучитель. — Не ленись! А то кормить не буду. Но!!!
Иногда я умудрялся оборачиваться, и тогда мне было видны его выпученные глаза, его красная морда, ощерившийся в крике рот, я даже видел, как дрожат его ноздри.
— Но, залетный! — кричал депутат. — Поспешай, родимый!
Воздуха не хватало катастрофически. Я задыхался, проклинал судьбу и Павла Степановича, пославшего меня в эту странную командировку, я стонал и плакал, стонал и проклинал, плакал и стонал. Я утирал пот, который стекал с моего лба и смешивался с морской водой, и я уже не понимал, где вода океана, где мой пот, а где мои слезы — одна только соленая-соленая мокрота.
— Лапшин, твою мать! — кричал Прищипенко. — Кончай филонить! Тяни лямку! Но, Лапшин!!!
Я невыносимо страдал.
Когда я очнулся, оказалось, что лежу я на животе, плотно вжавшись в подушку лицом и задыхаясь от слез и элементарной нехватки воздуха.
Я резко выпрямился и сел на кровати, широко раскрыв рот и жадно хватая воздух. Из груди были слышны какие-то хрипы и присвистывания. Слава Богу, больше никого в каюте не было.
Никто не был свидетелем моего позора.
— Ну ладно, господин депутат, — пробормотал я, с трудом приходя в себя. — Вот, значит, как вы любите руководить. Запомним. Не прощу вам я этого, уж не обессудьте.
Я вспомнил, что когда-то уже видел во сне Прищипенко, я даже рассказывал об этом как-то. Тогда, помню, после того сна события стали разворачиваться стремительно. А к чему этот сон сейчас?
Говорят, как ты расшифруешь свой сон, в такую сторону твоя жизнь и повернет события. Другими словами, это твое внутреннее состояние, а ты всегда живешь сообразно ему.
Ты всегда живешь так, как ты хочешь. То есть, в любом случае, все в твоей жизни происходит так, как хочет того твоя глубинная суть, твое естество.
Допустим, ты хочешь женщину. Ну, например, Рябинину. Или еще кого. Господа, вы вольны выбирать: от жены до любовницы. Ты хочешь женщину, и ты ее получил. Пока все нормально.
Но пойдем дальше.
Когда ты только добивался ее благосклонности, тебе казалось, что стоит только добиться ее, получить, так сказать, доступ к телу ее и мыслям, как наступит полное и безусловное счастье.
Но вот ты ее получил, и тут началась какая-то чертовщина. Оказывается, это вовсе не счастье. Ох, если б ты знал, чем это все кончится! Ты бы, любезный, тысячу раз подумал, нужно тебе это «счастье» или нет. Оказалось, что ты и бестактен, и глуп, и пьешь много, и носки у тебя пахнут, и одеколон твой кислый какой-то, а не мужественно сладкий, и вообще в твоей квартире давно пора сделать ремонт и купить приличную кровать вместо этой вызывающе вульгарной тахты. И ты, дорогой, начинаешь задумываться о смысле жизни — как правило, некстати.
Но в чем дело? Ты ведь хотел эту женщину, помнишь? Твое естество жаждало ее, твоя неумышленная суть хотела эту женщину со всей страстью, на которую ты только и был способен. И что? А ничего. Ты всего-навсего получил то, о чем мечтал — женщину. И вместе со всеми ее достоинствами и прелестями получил те черты, о которых и не подозревал. А в итоге получилось, что в конце концов ты живешь так, как хочешь. Хотел женщину? Получи. И страдай.
Помните «Сталкер» Тарковского? В той заветной комнате сбывались желания — но не твои, а твоей сути, твоего естества. Поэтому туда и боялись войти. Каждый знает про себя очень много. И поэтому не каждый войдет в такую комнату, которая исполняет желания твоей несознательной и в то же время вполне конкретной сути.
Вот я и говорю: как ты хочешь, так в итоге и живешь. Поэтому — как твое естество расшифрует твой сон, так, в сущности, и произойдет.
Я редко запоминаю сны. Но если запоминаю, я это давно уже заметил, значит вокруг меня творятся вещи, скажем так, неординарные. Значит, я снова угодил в экстремальную ситуацию. Организм как бы дает мне сигнал: мобилизуйся, Лапшин, не будь лапшой.
 
Обычно я расшифровываю сны. Но сейчас я этого сделать не мог. И на это была причина.
Я был вне себя от душившей меня беспричинной ярости. Но беспричинной, подозреваю, она была только на первый взгляд. Казалось бы, чего мне сердиться на Прищипенко? Причем тут он? На его месте, как говорится, мог оказаться каждый — мало ли что и кто нам может сниться. Но ярость моя, несмотря на эти в целом здравые размышления, не утихала. Меня кто-то будто подталкивал: иди и набей этому сукиному сыну морду. Не сиди на месте, иди и набей.
Я еле успокоился. Совершенно нечеловеческим усилием воли заставил себя сидеть на месте. Я выпрямил спину и делал огромные вдохи и выдохи, приводя в норму свою центральная нервную систему. Наконец мне удалось почти полностью восстановиться.
Я встал, сделал несколько шагов по каюте, три шага в одну, три в другую сторону. Потом нагнулся над раковиною, открыл кран и подставил под холодную струю голову. Еще через пару минут я был готов к осознанным действиям. Слава Богу, что в каюте никого не было. Никто не мог видеть этих моих странных телодвижений. Я снова глубоко вздохнул, шумно выдохнул и решительно вышел из каюты.
  
2
 
Эта лодка сошла с ума окончательно.
Поначалу я даже и не понял, в чем дело. Когда я подходил к «Нирване», оттуда вытащили упирающегося певца Диму Абдулова, который кричал что-то о покойниках.
— Вы все покойники! — кажется, что-то в этом роде.
Ну ладно, это я еще смог бы пережить. Но когда Рохлин и Геращенко тащили его мимо меня — мне пришлось снова вжаться в стенку, чтобы пропустить их — этот истеричный недоумок, буквально на мгновение встретившись со мной взглядом, истошно заорал, вытянув в мою сторону указательный палец:
— Ты тоже покойник!
Говорю же, дурдом.
Проводив их отнюдь не сочувствующим взглядом, я тряхнул головой, пытаясь удостовериться, что не сплю до сих пор и, наконец, вошел в «Нирвану».
«Коробочка» была полна под самую завязку. Народу было — тьма тьмущая. И все — мягко говоря, взволнованы.
Значительная часть присутствующих была сосредоточена около большого стола рулетки. И все смотрели в мою сторону. Я не сразу понял, что смотрят-то они вовсе не на меня, а на тех, кто только что скрылся за дверями зала развлечений, то есть на Рохлина, Геращенко и Абдулова. И хотя они давно скрылись из поля зрения, все, тем не менее, все равно смотрели в ту сторону, видимо, все еще приходя в себя.
Что же, интересно, тут произошло?
Я сделал вид, что давно тут нахожусь и незаметно оглядел людей около стола рулетки. Не все лица были мне знакомы, но почти на всех застыло одно и то же выражение — растерянности, страха, чуть ли не паники. Бесстрастным лицо было только у женщины-крупье, ну, ей по должности положено. На какое-то одно неуловимое мгновение меня будто что-то зацепило, что-то мелькнуло в ее лице, что-то такое, чему я не смог бы дать определения, но почти тут же ее лицо стало таким же холодно-бесстрастным.
Может быть, я бы и разобрался в ее физиогномике, но как раз в это самое время мое внимание привлекли две знакомые мне особы: Рая и Стелла.
Последняя, взяв подругу за руку, подошла к другому моему знакомому — Петру Петровичу Петуху, который выглядел бледнее обычного. Она подошла к нему почти вплотную и зло проговорила:
— Козел… Старый мудак!
Тот стал просто белым как полотно.
— Стелла… — дергала подругу за рукав Раечка.
— Отстань! — отмахнулась Стелла, держа ее тем не менее довольно крепко. Она снова повернулась к Петуху и прошипела ему прямо в лицо. — Он прав. — Ты — покойник. Ты просто кляча, которая скоро сдохнет своей смертью. Не удивлюсь, если следующим трупом будешь ты. В твоем возрасте нужно сидеть на печи, а не состояния проигрывать. Сердце может отказать в любую мин…
Договорить она не смогла. Почтенный старец с размаха влепил ей пощечину. «Нирвана» ахнула.