1000 не одна боль

Он в два шага преодолел расстояние между нами и наклонился ко мне. Жестокие пальцы сжали мой подбородок, и я открыла глаза, вкладывая в свой взгляд все мое презрение и ненависть к нему, вместе с отчаянным ужасом.

— Сними джалабею и ляг на живот. Еще раз повторять не стану. Сам сниму и сам уложу.

Я не посмела перечить, слишком страшно. Слишком свежо в голове то, что он сделал со мной и все тело дрожит от отчаянного ужаса. Стянула джалабею через голову и стараясь не смотреть на бедуина тут же легка на живот сильно зажмурившись и молясь тихонечко про себя.

— Почему боишься меня сейчас? Я не трогал тебя все эти дни и сейчас не трогаю пока.

Разве сейчас не собрался тронуть. Разве не за этим приказал лечь.

— На меня посмотри, Альшита.

Решилась посмотреть ему в глаза и не поняла своей реакции на них. В этот раз совершенно не поняла. Они не напоминали мне глаза зверя как в ту ночь. Сейчас они имели невероятно светлый цвет, насыщенный, особенно в сочетании с очень темной кожей и черными волосами. Аднан вдруг взял меня за подбородок, а я вздрогнула, и он убрал руку. Несколько секунд смотрел мне в глаза и светлые радужки стали на несколько тонов темнее.

— Я не причиню тебе боль пока ты не вынудишь меня ее причинить. Ты вообще понятия не имеешь о боли и не знаешь, что это такое. Но ты смелая. Ты отчаянная… Зачем влезла? Амину зачем спасать пришла? Они могли насмерть тебя забить я собирался уезжать из деревни и вернулся лишь для того чтобы… Не важно зачем вернулся.

Его брови сошлись на переносице, и он снова коснулся моего лица, скорее обхватывая пальцами, чем лаская. Я вся внутренне напряглась. Мое дыхание слегка участилось, а жесткие пальцы исследовали мою скулу, прошлись по губам, слегка оттягивая нижнюю вниз.

— На тебя можно смотреть бесконечно, Альшита. Как на дождь, огонь или на снег. Моим глазам нужно видеть твое лицо. Но мне мало просто смотреть на тебя.

— Не надо смотреть. Смотри на кого-то другого.

Вырвалось само, и я зажмурилась снова, словно он мог бы ударить меня. Но вместо этого его пальцы прошлись по моему позвоночнику, потом тронули ссадину на лопатке, и я вскинулась.

— Мне всегда было плевать на чужую боль. А сейчас я готов убить каждого. Кто посмел ее тебе причинить.

А себя? Себя ты убить не хочешь? Но его рука касалась слишком нежно и осторожно, и я лишь спустя несколько секунд поняла, что он наносить мне на спину какую-то мазь.

— Ты пока что неизведанные вершины, я не пойму кто ты и зачем ты здесь. Я так же еще не знаю. Что именно это значит для меня. И я не хочу делать тебе больно. Не вынуждай меня, договорились? Не вынуждай становиться с тобой зверем.

Секунда очарования снова перелилась во всплеск паники. Когда пальцы сжали затылок.

— Амина останется в моей хижине прислуживать тебе лишь с тем условием, что ты будешь повиноваться мне во всем и есть то что приготовит Джабира. Ослушаешься — я позволю им спустить с девчонки шкуру.





ГЛАВА 4




Утро было очень холодным, как и ночи в этой проклятой пустыне. Они собирались в путь Аднан и его отряд. А меня страшили перемены, пугало, что станет еще хуже, чем есть, что в городе меня запрут где-то и не дадут даже выйти на улицу. Как проституткам в борделях или проданных богатым хозяевам. Дорогие игрушки, запертые в золотые клетки до того момента пока не надоест хозяину и ее труп не выловят где-то в реке или брошенным в канаву. Суета пробуждала во мне тоску и пусть это место было варварским и жутким неизвестность пугала намного больше. Спустя какое-то время ко мне приблизился Рифат держа под уздцы белого жеребца.

— Теперь у тебя есть свой конь, Альшита. О тебе позаботились. Цени.

Я обернулась к всегда молчаливому бедуину и перевела взгляд на коня, а потом снова на Рифата.

— Аднан сделал тебе подарок. Чистокровный арабский жеребец дорогое и прекрасное создание стоит целого состояния для жителей пустыни. Цени. Не помню, чтоб ибн Кадир делал кому-либо столь щедрые подарки.

В голосе бедуина сквозили нотки то ли сарказма, то ли какой-то бравады. Все его слова казались нарочито пафосными. Перевела снова взгляд на коня. И что мне с ним делать? Я не умею им управлять, я ездила верхом только в парке на свой день рождения в детстве. Я даже не взберусь на него никогда самостоятельно.

— Ничего. Лошадь — это не машина. Долго учиться не надо. Тем более, мне велено тебя охранять и присматривать за тобой в дороге. Бери поводья и ничего не бойся. Конь покладистый и не норовистый. Его выбирали специально для тебя.

Я и не подумала взять поводья. Я не смогу взобраться на это чудовище и точно не смогу удержаться в седле. Почему бы Аднану было просто не пришибить меня самому. Я ведь все равно упаду под копыта этого белого монстра, с лоснящимися боками и крепким телом, который фыркает едва смотрит на меня.

— У него есть имя?

— Нет. Аднан купил его вчера у перекупщика. Если имя и было, то торговцу его не сообщили. Ты можешь сама придумать ему имя. Теперь ты его хозяйка.

Конечно хозяева дают имена своим зверькам и игрушкам. Вот и мне имя дали, а мое отобрали и сделали вид, что его и не было никогда. А новое мне чуждо, оно как позорная кличка и я никогда его не приму и не привыкну к нему.

Да и зачем привыкать, если у меня поменяется хозяин, то мне придумают другое. Почему-то от мысли, что с Аднаном может что-то случиться стало неприятно внутри, как будто сильно засаднило в области сердца и тут же протестом — пусть случается. Какая разница от кого терпеть жестокость? Какая разница чьей игрушкой быть… Но ведь разница была. И я прекрасно об этом знала несмотря на всю ту боль, что ощущала внутри себя.

— Я назову его Снег… если я зима, то он мой снег.

— Мне все равно как ты его назовешь.

Протянула руку и тронула его шею, погладила мягкую белоснежную гриву, перебирая ее пальцами и по венам начало растекаться умиротворение, словно коснулась чего-то мощного и прекрасного. Жеребец фыркнул и обернулся ко мне, потянулся мордой к моему лицу, и я оцепенела от страха. Конь тронул мои волосы шершавыми губами.

— Надо же. Аднан не ошибся. Он сказал, что стоит тебе прикоснуться к жеребцу и тот признает тебя своей хозяйкой. Что он обречен. А я думал, что обречена будешь ты.

— Что это значит?


Рифат рассмеялся.

— Это значит, что конь вовсе не покладистый. Он норовистый и своенравный. Его пытались объездить двое наших воинов, и он им не дался. Только Аднан смог его обуздать… я сомневался, что конь позволит тебе приблизиться. Удивительно.

Значит Аднан рискнул моей жизнью лишь бы убедиться примет меня жеребец или растопчет. Конечно с игрушкой можно поступать по-всякому. Я убрала руку от морды животного.

— Я не хочу такие подарки. Я поеду с кем-то из вас.

— Испугалась? Напрасно. Он не тронет тебя. Это видно по его реакции. Лошади умные животные, и они сами выбирают себе хозяев. Мы лишь тешим себя иллюзией, что это мы их выбрали.

— Мы едем в Каир?

— Мы едем в Каир верно. Ближе к городу пересядем в машины. Нас там встретят люди Аднана и его брат.

— Это далеко?

— Не так уж и далеко. Вон там, где на горизонте виднеются барханы как раз за ними нас будут ждать.

— А почему нас будут ждать?

— Потому что повсюду рыскают люди Асада.

— Почему вы с ним воюете?

— Когда-нибудь ибн Кадир сам тебе расскажет если сочтет нужным.

До этого момента он был более разговорчив, и я расслабилась мне показалось, что я могу получить ответы на многие свои вопросы, что мне расскажут то, что я не решалась спросить у их предводителя. И я хотела узнавать. Я хотела иметь намного больше информации, чтобы знать, что мне делать дальше.

Вдруг послышался голос Аднана и невольно привлек к себе внимание. Очень красивый, зычный. Тембр, как отражение мощи и власти. Я испытывала восхищение вместе с презрением, потому что этот голос меня оскорблял, этот голос говорил мне отвратительные вещи. Снег коснулся моего лица гладкой мордой, но я даже не вздрогнула — я смотрела на Аднана верхом на его каштановом жеребце. Он осматривал своих людей и гарцевал на месте осаждая коня. Прямой, гордо держащийся в седле, с ровной спиной. Во всем его облике дикость, гордая мощь, первобытная сила и грация. Его красота продолжала меня поражать. Особенно сейчас на фоне песков она казалась естественной как красота хищника в своей среде обитания. Где он наиболее могуч и опасен.

И снова хотелось зажмуриться от этой красоты. Сильные руки, затянутые кожаными полосками на запястьях и ладонях, чтобы не натирались мозоли как я понимаю. Длинные и гибкие пальцы. Мне уже не верилось, что они прикасались ко мне лаская когда-то и я стонала от этих ласк… я помнила, как они рвали на мне одежду и грубо мяли мое тело. Теперь мне казалось, что они могут лишь убивать или наносить увечья и в тоже время они все равно завораживали. Аднан был с непокрытой головой и его короткие иссиня-черные волосы блестели на утреннем солнце. Я не привыкла его видеть без куфии. Он казался немного иным вот такой открытый.

Сейчас я видела его мощную широкую шею, резко очерченные выступающие скулы. Тонко очерченный профиль с прямым ровным носом и словно вырезанными из камня ноздрями. В нем привлекало буквально все. Каждая мелочь складывалась в его неповторимый образ… и я не понимала почему он так сильно волнует меня несмотря на мой страх и ненависть.

— Как бы жестоко он с ними не поступал они всегда вот так смотрят на него. Словно он единственный мужчина во вселенной.

— Кто смотрит?

Я повернулась к Рифату, а он пристально смотрел мне в глаза.

— Его женщины. Не обольщайся, Альшита, ты не первая и далеко не последняя рабыня ибн Кадира, которая на какое-то время заняла его мысли и его постель.

Вся краска прилила к лицу. Я даже в этом не сомневалась. Что их у него много и я далеко не первая. Он всех своих женщин насиловал и даже не скрывал этого или это только мне так «повезло»?

Рифат улыбался, и его улыбка меня раздражала. Он смотрел на меня с унизительной и отвратительной жалостью. Даже не так. Скорее со снисходительной жалостью. Мне захотелось послать его к черту, но я этого не сделала потому что впервые со мной говорил кто-то приближенный к Аднану и я должна, несмотря на свою злость, впитывать новые знания.

— Ты сегодня впервые беседуешь со мной? Чем я заслужила такое пристальное внимание?

— Тем что ты стала ближе к нашему предводителю. Ты больше не просто рабынька, а его женщина и он этого не скрывает. Он прилюдно сделал тебе подарок — это значит в глазах его окружения ты поднялась по ступенькам иерархии. И мне интересно как тебе это удалось сделать? А теперь залазь на коня и двигаемся в путь.

— Я на него не влезу.

— Придется научиться.

В этот момент Аднан направил к нам своего коня и. подхватив меня, ловко и быстро усадил в седло. От неожиданности у меня даже дух захватило. Тут же стало страшно и я вцепилась в поводья вспотевшими мгновенно ладонями.

— Будь рядом с ней. Я поеду вперед разнюхаем местность. Нас могут ждать по ту сторону от каньона.

Внезапно послышались женские крики. Настолько пронзительные и жуткие, что у меня кровь в жилах застыла. Я обернулась и увидела, как на маленькую площадь в деревне вытянули тех женщин, которые вчера били Амину. Мужчины вколачивали деревянные столбы в песок, и вся деревня собралась посмотреть на это. Вначале внутри меня взметнулась волна протеста. Я с ужасом представила, как их привяжут и будут бить плетьми, а потом вспомнила как металась среди них маленькая девочка и никто не собирался ее пожалеть. Тут же ощутила прилив ненависти, но он опять пропал, когда одна из женщин закричала, умоляя не трогать ее.

Я посмотрела вслед Аднану и обернулась к Рифату.

— Не надо их наказывать. Это жестоко, а жестокость порождает жестокость.

Бедуин снова ухмыльнулся.

— Твоя доброта граничит с тупостью, женщина. Это урок для них. И если сейчас они не понесут наказание за своеволие завтра изобьют до смерти другого ребенка.

— Где Амина? Мне обещали, что она поедет со мной.

— Она сзади с Икрамом. Если обещали, значит так и будет. Аднан ибн Кадир не нарушает своих обещаний.

Мы двинулись в путь. По началу я плелась сзади и старалась не свалиться с седла. Рифат ехал то со мной, то пришпоривал коня и скакал в начало отряда, потом снова возвращался. А мне казалось, что этой дороге нет конца и края, и что у меня набухнут мозоли даже на ягодицах. Одинаковый пейзаж создавал иллюзию топтания на одном месте, а барханы на горизонте так там и оставались. Ближе к полудню я начала засыпать от усталости на ходу.

— Не спи, упадешь с седла и переломаешь себе ноги и руки.